- Антонио Гауди родился в каталонском городе Реус, в семье небогатого ремесленника. Он рос болезненным мальчиком, перенёс в детстве ревматизм и к старости не мог носить нормальную обувь. Ученики Гауди разбивали буквально камнями его обувь, чтобы расширить её и размягчить, и дать возможность деформированным костям пальцев ног втиснуться внутрь. К старости, вечно голодный из-за своего пренебрежительного отношения ко всему мирскому, поглощённый только работой по строительству собора Святого Семейства, он часто, обессиленный, лежал в своей коморке, непосредственно на территории строящегося храма. Он медленно угасал, пока кто-нибудь из рабочих не вкладывал в его ладонь кусок хлеба, тогда, буквально по крошке, словно птица, склёвывая хлеб, он поднимался и снова приступал к работе. Все, что он создавал, рождалось в его голове и воплощалось в жизнь со слов и рисунков Гауди, который сооружал визуальные конструкции из верёвочек с грузиками на конце, количество которых он просчитывал в уме, и там же их сохранял.
Когда однажды рухнула часть строения, то оказалось, что виновницей была мышь, съевшая одну верёвочку случайно смазанною салом.
Гауди не был примерным учеником и поэтому абсолютно не владел искусством черчения, но имел фантастическую способность видеть, как данное строение должно быть сложено. И поэтому, когда ему вручали диплом архитектора, то председатель комиссии сказал:
- Мы делам исключение и вручаем этот Диплом то ли гению, то ли безумцу…
Кирилл, чтобы не сойти окончательно с ума, и не слышать голос гида, заткнул уши наушниками плеера, и включил музыку.
Реквием Моцарта оказался кстати. Кирилл точно знал, что Антонио Гауди был гениальным архитектором и искуснейшим чертежником.
Барселона, со скошенными углами кварталов, встречала экскурсионный автобус малоэтажными старинными домами.
Гирлянды розовых, алых, бардовых гераней, вплетённые в косы металлических решеток, среди ажурных оборок испанского платья кованых балконов.
Очарованный автобус вдруг застыл, и изумленные туристы выпали наружу.
Гигантская базилика Святого Семейства, сотканная из звуков музыки Моцарта, стометровыми коралловыми башнями парила над Барселоной.
Величественный собор – пожизненное творение Антонио Гауди, весь окружающий мир делал ничтожно малым.
Через фасад Рождества Кирилл вошёл в центральный неф храма.
Моцарт в наушниках обнажил душу, расплавил тело и свободная душа, облетая каменный лес колонн, взмыла вверх к раскидистым ветвям в мистический туман листвы солнечного света окон и бутонов ярких цветов витражей.
Подхваченный душой, Кирилл по винтовой лестнице поднялся в крытый клуатр – обходную галерею храма.
В портале Милосердия под Вифлеемской звездой он, стоя среди ангелов, возвещающих Рождество, волхвов и пастухов, поклонился Младенцу в руках Марии, стоящей рядом с Иосифом.
Через портал Надежды душа несла Кирилла в Египет, сострадала избиению младенцев, в портале Веры встречала Елизавету и Марию и видела внесение младенца Христа в храм, а затем стояла рядом с Христом в столярной мастерской...
Кирилл сделал шаг в сторону строящегося фасада Славы Господней и почувствовал неимоверную тяжесть в ногах.
Он сдернул наушники, божественные звуки растворились в небесном своде, душа вернулась в тело. Кирилл прислонился к стене и … растворился в ней.
Он перестал видеть собственное тело, но ясно видел окружающий мир. Странное ощущение невидимки, тревожное осознание чужой эпохи.
Он увидел денди – щёголя в чёрном. На голове шёлковый цилиндр, чёрные колючие лукавые глаза, острая бородка и трость в объятьях лайковых перчаток. Рядом с ним старика в потрёпанной одежде, обутого в необычные туфли из корней кабачков.
Гигантские башни в строительных лесах бросали осторожно тень, огибая щёголя, который внушал собеседнику:
- Антонио Гауди, гордыня ведёт тебя по ложному пути. У этого фасада заказчик - Я. В порталах этого фасада я вижу две фигуры Его и Свою, ибо никто не может быть более близок Святому Семейству, чем Я.
Щёголь улыбнулся и продолжил:
- У наших ног колено преклонённым ты можешь увековечить себя.
В пронзительно синих, неистощимо бездонных глазах старика прокатился девятый вал и обрушился на щёголя жёсткой тирадой:
- Ты забыл его ответы: «отойди от Меня, Сатана, написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи». Ты хозяин тьмы. А слава – это свет, свет дарит блаженство, а блаженство – это радость духа. В порталах этого фасада место лишь Христу, Святому Иосифу и Царице небесной. Я могу лишь изобразить особняком чистилище и ад, противопоставить образы благодати, милосердия и добродетелей символам основных грехов. Но образа твоего здесь не будет!
- Знать, не быть и фасаду, - усмехнулся щёголь и добавил. – Не будет Гауди и не будет фасада.
Щёголь внезапно исчез. Понурый Гауди спустился в подвал собора, в свою ночную каморку. Кирилл невидимкой шёл следом.
Антонио Гауди спал.
Неслышным призраком в изголовии кровати, из мрака стены, выступил силуэт и проявился прекрасной девой в свете одинокой свечи в подсвечнике.
Она присела на край кровати и бесконечно нежно провела ладонью по щеке спящего.
Гауди открыл глаза и изумленно воскликнул:
- Пепета Мореу!
Да это была она, безответная любовь юности.
- Ты забыл, Антонио, сегодня день нашего венчания?
Изумлённый старик, в тумане безумного сна, словно свадебным костюмом укутал свое тело мятыми обносками.
Под руку с молодой красавицей 7 июня 1926 года он шёл по улице Гран – Виа – де – лас- Кортес – Каталонес к церкви Сант – Фелип – Нери, чтобы навеки обвенчаться с той, которая разбила его сердце.
Кирилл видел, как задумчивый старик Гауди одиноко бредёт по трамвайному пути, не обращая внимания на шумно приближающийся сзади трамвай, несущий смерть.
Чуть в стороне на пути Гауди стоял щёголь в чёрном, иронично улыбаясь и хлопая парой лайковых перчаток по раскрытой ладони.
Кирилл самолётом возвращался в Москву. И вдруг память выдала три отрывка некогда прочитанного:
« В 1928 году иностранец рассказывал на Патриарших прудах Берлиозу и Безродному об Иешуа Га – Ноцри...»
«Собака должна сидеть на полу у стула, а трамваи слышаться не должны. Сейчас шестой час утра, и вот, они уже воют, из парка расходятся. Содрогается моё проклятое жилье».
«Меня только что зарезало трамваем на Патриарших. Похороны пятницу, три часа дня. Приезжай, Берлиоз».
Кирилл горько вздохнул: «Колеса Судьбы одинаково беспощадны к бездарям и гениям».
Реквием Моцарта в наушниках со скорбью и печалью нес славу Антонио Гауди к своду Мироздания.
Колеса Судьбы.
Community Info